Я приняла решение еще месяц назад. Я покину этот город. Покину со всеми его проблемами, с его суетой. Но самое главное, со всеми его людьми. Я возьму с собой лишь одного, самого главного для меня.
Солнце еще лишь собиралось восходить, а Ева была уже одетая и аккуратно заплетенная. Сейчас она в платье, колготках и сандалиях лежала на покрывале и листала диснеевский комикс. Она внимательно рассматривала картинки, одну за другой, сначала на левой странице, затем на правой. Когда она доходила до конца, она утвердительно кивала и перелистывала страницу. Как будто читала. Но я-то знала, что в свои 4 года она читала только простейшие слова и писала свое имя. Я любила наблюдать за ней в такие моменты, когда она не знала, что за ней наблюдают. Она была такая взрослая и самостоятельная, что казалось, она сама могла бы о себе позаботиться.
- А ну-ка, принцесса, поторапливайся. Артем подъехал, уже поднимается к нам. Ты все собрала?
Ева лениво перевернулась на спину, словно и не собиралась вставать:
- Игрушки еще не собрала.
- Игрушки мы купим там, когда приедем, главное собрать вещи, - сказала я, надевая на дочь кофту. По утрам лето бывает прохладным.
- А Твинни? Мы там купим Твинни?
- Нет, солнышко. Твинни мы там не купим. Он там не продается. Твинни у тебя только один, его нельзя оставлять.
Твинни. Странное имя для плюшевого зайца. Этого зайца Еве подарил отец. Это было больше года назад. Ева заболела и несколько дней лежала с высокой температурой. Каждый день папа приносил ей какие-то подарки. Он не жил с нами. Но подарки приносил. Так в нашем доме появился плюшевый бежевый заяц. Твинни стал "папазаменителем" во время его отсутствия. Я хотела, чтобы Ева взяла Твинни с собой. Это все, что было у нее от отца, не считая больших синих глаз и густых волос.
читать дальшеЯ услышала, как Артем, или Тёма, как его называла моя дочь, открыл своим ключом дверь. Это было в последний раз, потому что сегодня ему предстояло вернуть ключи. Он спустил чемоданы к машине и аккуратно упаковал их в своем минивэне. Ева сидела на заднем сиденье с Твинни в обнимку и моргала всё медленнее и медленнее пока совсем не уснула. Солнце только начало восходить, и на дорогах появлялось все больше машин.
Артем молчал. Я тоже боялась начинать разговор. Он не хотел слышать об отце Еве, а я не могла лгать ему о причине отъезда.
На одном из перекрестков, пока мы ждали зеленого сигнала светофора, он вдруг начал копаться в карманах. Наконец, достав ключи, он вложил мне их в руки, сопровождая это движение осуждающим взглядом. Я знаю, что он не хотел, чтобы мы уезжали. И он был единственным, кто этого не хотел. Он был в абсолютном меньшинстве, и его голос практически ничего не весил.
- Мама! - послышался голос ребенка.
- Я думала, ты спишь. Что случилось?
- Знаешь чего?
- Чего?
- А вот если будет дождь, мы не полетим?
- Почему же? Дождь никак не влияет на самолет.
- Но ведь когда много-много капелек, они сильно падают на самолет, и он будет все ниже и ниже. Когда дождь, самолеты ездят по земле?
- Нет, самолеты только летают. Они летаю и в дождь, и в снег, в лютый мороз.
Ева снова замолчала. Видимо, раздумывала над ответом. Твинни давно завалился между сиденьями, но Ева не замечала его отсутствия. Сонное тело размякло в детском кресле, и руки беспомощно свисали по бокам.
Подъехав к аэропорту, Артем высунул багаж, одну большую сумку на колесиках и пакет, а затем, взяв спящую Еву на руки, щелкнул сигнализацией. Я катила чемодан и хотела взять у Артема пакет, чтобы ему было удобней нести дочку, но он не дал.
До начала посадки у нас оставались считанные минуты.
- Спасибо, что помог. Спасибо за все, - сказала я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали искренне.
Артем сжал губы и мотнул головой. Интересно, чего в нем сейчас было больше: злости на меня и все-таки грусти. Думаю, я не ошиблась бы, если бы назвала первое. Он был сейчас на меня так же зол, как злился на Еву, когда она не слушалась, не собирала игрушки или передразнивала его, когда он делал ей замечания.
Я никогда не возражала против его замечаний. В большинстве случаев он был прав. Еве нужна была мужская рука, которая гладила ее по голове или по плечу, ей нужен был мужской голос, читающий на ночь сказки, ей нужен был папа. Ее биологический родитель явно не справлялся с этой ролью, разрываясь на два дома. В той семье недавно появился второй ребенок. Мальчик. А Ева была девочкой, как и его первая дочь от законного брака, которая и стала причиной его женитьбы.
Мы с ним встречались со второго курса. А через несколько лет произошел разрыв и довольно серьезный. Но через год мы снова сошлись. Он со слезами на глазах признавался в любви, просил об еще об одном шансе. Я согласилась. Мы снова начали встречаться и даже почти расписались. Но немного не успели. Оказывается в период нашего разрыва у него были отношения с девушкой. Ей было 18 или 19 лет. В один прекрасный день она сообщила, что ждет от него ребенка. Отец Евы оказался на удивление порядочным, но почему-то меня тошнило от его порядочности. Он сообщил, что женится на той девушке, она родит и через год он уйдет от нее. А пока будет любить меня и только меня и будет приезжать как только сможет.
Он приезжал часто. Только не ушел от той девушки ни после того, как она родила, ни через год после этого, ни через два, ни когда появилась Ева. Ему все время что-то мешало: то отсутствие работы, то отсутствие денег, то смерть родителей жены, то болезнь дочки. Еву он любил. Но не каждый день, не так, как папы любят дочерей, укладывая их спать или кормя их супом. Он любил ее постольку-поскольку. То есть она была его дочкой, и он ее любил. Точка. Но отчего-то мне иногда казалось, что Артем, наш общий приятель со времен институтских вечеринок, любил ее больше и без чувства обязанности.
Недавно у Евы появился братик, которого Ева никогда не увидит. Отец стал появляться все реже и реже, посвящая все свое время сыну. Я помню, как он мечтал о сыне. Тогда мне стало очевидным, что мы втроем никогда не станем семьей. У Евы не будет отца, у меня не будет мужа. Зато будет постоянное чувство ненужности.
Ева никогда не видела, как я плачу. Я старательно скрывала от нее свои слезы. Если по ночам она босая шлепала ко мне в постель, я ее обнимала и в таком положении спала до самого утра. Я вдыхала аромат ее волос, Johnson&Johnson, который не щиплет глазки, и я боялась, что когда-нибудь она проснется и почувствует себя ненужной, не такой любимой, как ее сестричка или новоиспеченный братик. Просто тех любили двое родителей, а ее любила только я. У нее даже не было рядом бабушек с дедушкой, они жили в другом городе. И я до боли в горле боялась, что когда-нибудь ей станет одиноко. Так, как чувствовала себя я в те моменты, когда входная дверь захлопывалась с той стороны: это уходил отец Евы или Артем. И никто из них не оставался. Оставались только мы вдвоем. Мы вдвоем и уезжаем. Моя дочь и я.
Объявили посадку. Артем крепко обнял меня, поцеловал в щеку, и, придерживая голову Евы, чтобы она не повернулась, горячо, но мягко поцеловал в губы.
- Береги себя. И дай знать, как устроишься. - Он так же крепко обнял Еву и спустил ее на пол, поправив платье и кофточку.
Мы прошли в салон. Я села у окна, а дочь посадила ближе к проходу. Я знала, что скоро она попросится к окошку, но до взлета оставалось еще несколько минут, я успею пересадить Еву. Только эти несколько минут мне нужны были, чтобы было куда отвернуться.
- Мама, мама! - Ева начала вертеться на сиденье.
- Что?
- А где Твинни? Он у тебя? Дай мне Твинни!
Я вспомнила, что после того, как мы вышли из машины, я не видела зайца. Я его не брала. У Артема в руках был только пакет. В другой руке Ева. Он тоже не брал зайца.
- Солнце, наверно, Твинни остался в машине. Он... он наверно завалился между сидениями, и мы забыли про него, - стараясь говорить как можно тише и спокойнее ответила я. Мне надо было держать свой голос под контролем. Хотя бы еще немного, пока дочка не уснет в самолете.
- Но мама! Нам надо вернуться, надо забрать Твинни, Он же там будет плакать, ну мама!!! - почти плакала Ева. От ее слез у меня разрывалось сердце. Ева прекрасно понимала, что мы не вернемся за зайцем. Как бы она ни хотела его вернуть, она уже не вернет его. И тут от нее ничего не зависело. Она понимала это, и я понимала, что она понимает. От осознания этого мне становилось невыносимо больно. Я бы сорвалась с места, я бы побежала, я бы окликнула Артема, я бы взяла Твинни и всё, что нам дорого, но... пути назад не было. Это понимала даже моя четырехлетняя дочь. И она плакала. Я обняла ее крепко-крепко. Мне хотелось укутать ее своим телом, закрыть, чтобы ей там было тепло и уютно, чтобы ее не касались проблемы взрослого мира, чтобы там ее никто не обижал.
- Мы скажем Артёму, он обязательно привезет нам Твинни, слышишь, маленькая, он обязательно привезет нам его. Артем позаботится о нем, милая. Он даже рад, что у него осталось что-то твое, что-то от тебя, ты ведь знаешь, как он тебя любит, правда, маленькая моя, девочка моя...
Она плакала. Я прижимала ее к себе и плакала вместе с ней.
Солнце взошло почти полностью.
-
-
25.11.2009 в 10:51-
-
25.11.2009 в 11:05